"В войну из родной деревни дедушке пришло письмо от родственницы. Она звала приехать по неотложному делу: отремонтировать печь. 
И вот дедушка, физически уже слабый, всё-таки поехал. И внук с ним. 
Дедушка поправил старую избушку, ухитрился заменить брёвна, утеплил завалинку. 
Предстояло сбить печь. Даже из кирпича не просто её сложить, а тут надо было соорудить из совершенно бесформенной глины. Работа эта трудоёмкая, надо было собирать помощников. 
И вот на помощь пришла вся деревня: женщины, старики, ребятишки. Люди пришли, оставив свои дела, чтобы бескорыстно сделать важную работу. К сумеркам печь была готова: осталось доделать дымоход да вывести трубу. 
Внук ходил вокруг, глядел на этот терем. Он гордился, что есть здесь доля и его труда. И самое главное: он понял, как это важно – уметь работать всем миром и хорошо знать ремесло". 

«Мы рано начинали работать. Полоть, таскать воду, стеречь стадо, чистить хлев, заготавливать дрова – всё это было само собой разумеющимся. Нельзя сказать, что нынешние ребята ничего не умеют делать, но их надо заставлять, и это противно. И думает иногда мать: «Лучше сама сделаю, больше нервов потратишь». А мы видели дело, и это важно, и труд был частью нашей души.
В девять лет меня, например, брали охранять лесхозную машину. Я воображал, что её вот-вот кто-нибудь отнимет, взорвёт, или что-то случится, и не отходил ни на минуту, искупаться не смел, хотя река была рядом. 
На другое лето (мы каникул дожидались, чтобы работать) я в жару отгонял от лошадей всякий гнус: комаров, мух, слепней. Сам искусанный и расчёсанный до крови, я честно зарабатывал свой хлеб, боясь лишь одного: вдруг завтра не возьмут. 
Позднее мы прессовали сено, ремонтировали здания, сгружали соль и цемент. Все работы были наши, не исключая ежегодного рабочего сентября. 
Неокрепшие поколения в трудные времена выручали страну.  И мы, вспоминая, ничуть не жалеем, что эта работа и эти сентябри были в нашей жизни. И солнце было. И костры. И радость совместного труда».

«По-хозяйски осмотрел козлы, неспешно достал из-за поленницы двуручную пилу, и … началось нечто странное и поначалу для меня совершенно непонятное. Матти набросил на ручку пилы вожжи, закрепил их, а другой конец вожжей привязал к пружине, висевшей на стене. Признаться, я ничего не понял и с интересом ожидал, что произойдёт дальше.
А дальше оказалось – при помощи пружины и вожжей Матти великолепно управлялся с большой поперечной пилой самостоятельно, один. Еловые поленья он разделывал быстро и аккуратно». 

"Взрослым настоящим мужчиной можно сделаться и в 12 и в 13 лет, только для этого нужно приучить себя к самостоятельности. Самому себя приучить". 

«Пришло время сенокоса. Эта одна из всех крестьянских полевых работ, которой я до тех пор ещё не видывал, понравилась мне больше всех. 
… до моего слуха стал долетать глухой, необыкновенный шум: то какой-то отрывистый и мерный шорох, то какое-то звонкое металлическое шарканье. Я сейчас спросил: «Что это такое?» - «А вот увидишь!» - отвечал отец, улыбаясь. И вот чудное зрелище поразило мои глаза. Человек сорок крестьян косили, выстроясь в одну линию, как по нитке: ярко блестя на солнце, взлетали косы, и стройными рядами ложилась срезанная густая трава. Пройдя длинный ряд, вдруг косцы остановились и принялись точить свои косы, весело перебрасываясь между собою шутливыми речами, как можно было догадываться по громкому смеху… Когда мы подъехали близко, отец мой сказал обыкновенное приветствие: «Бог помощь»… Крестьяне продолжали широко, ловко, легко и свободно размахивать косами!  В этой работе было что-то доброе, весёлое, так что я не вдруг поверил, когда мне сказали, что она очень тяжела. Какой лёгкий воздух, какой чудесный запах разносился от близкого леса и скошенной ещё рано утром травы, изобиловавшей множеством душистых цветов, которые от знойного солнца уже начали вянуть и издавать особенный пряный ароматический запах! Нетронутая трава стояла стеной, в пояс вышиною, и крестьяне говорили: «Что за трава!» 
…Мне… не хотелось даже ехать домой, хотя отец уже звал меня». 

«Стог – это архитектурное сооружение. Стога метали истово, с любовью, мастерством. Даже место для стога подчас выбирали такое, чтобы он красиво смотрелся и украшал собой землю, пейзаж. 
Были мастера метать стог. Один мастер мог руководить при этом несколькими мужиками. Сначала прикидывали, какого размера надо заложить стог. С середины стог постепенно расширяется во все четыре стороны. Потом метальщики начинают стог вершить, то есть постепенно сужать, заострять, наподобие купола или шатра. Приходится подавать сено уже не с земли, а стоя на телеге. Всё больше заостряется стог. Теперь шестерым метальщикам там было бы тесно, постепенно спускается то один, то другой, и остаётся завершить стог кто-нибудь один. Стог со всех сторон очёсывают граблями, чтобы он был опрятным. 
С возвышенности посмотришь на долину, расстилающуюся внизу, а там «…в степи грустят стога». Стога наравне с церквами и колокольнями украшали русскую землю».

«Он разыскивал под землёй хорошую воду и потом копал колодцы. Всё, что он делал, казалось мальчишкам каким-то фокусом, чудом, колдовством. 
Придя к хозяевам нового дома, он выходил на середину двора, молча глядел на всякий мелкий строительный мусор, на потрескавшуюся землю. Потом вытирал чистым полотенцем свои ступни, осторожно переступал ногами, поднимал то щепку, то стружку, смотрел на них, прикладывал к щеке, к губам. В огороде он разравнивал площадку. А ребята уже своё дело знали: утрамбовывали влажную землю. Когда жар начинал спадать, ребята разыскивали сухие листья, которые раскладывались на отмеченных местах, прикрывались соломой и холстинками. 
Климентий любил говорить: «Воду найти – всё одно что клад открыть. Вода чистоту даёт – чистоту и любит… Только чистому человеку она открывается». 
На другой день ещё внимательней он рассматривал землю; не только, прослушивал её, прощупывал землю ладонями. Затем собирал в горсть солому, нюхал её, а листочки разглядывал на свет, мял в пальцах. Из восьми-десяти расчищенных площадок он только три или четыре приказывал снова покрыть листом, соломой и холстинами. 
На третий день Климентий Землеройка прослушивал и исследовал землю горшком. Ребята должны были у каждой площадки разжечь и поддерживать небольшие бездымные костры. Климентий долго держал глиняный горшок над чистым бездымным огнём донышком кверху. Потом быстрым, молниеносным движением ставил разогретый горшок на землю тоже донышком кверху. Когда жар начинал спадать, Климентий снимал горшки, вытирал их изнутри ладонью, разглядывал ладонь, нюхал, лизал. Во всех горшках была влага, и земля под ними отпотевала. 
- Здесь! – говорил он хозяевам. – Хорошая, слаже во всей улице не найдёшь. 
Строились в тех местах редко. Климентий за другую случайную и низкую работу брался лишь по очень большой, прямо-таки непереносимой нужде. Потому что он был артист своего дела, ценил своё искусство, переход на другую работу почитал для себя унизительным, и измена любимому делу, очень важному и нужному людям, казалась ему предательством. 
Таков был этот рабочий человек, умеющий видеть сквозь землю, великий знатец своего дела, такой знатец, каких с огнём поискать по свету – не найдёшь больше».